Яков Цукерник (г. Москва)
Творчество Владислава Крапивина на фоне мировой литературы
Много книг на многих языках написано за многие века существования
письменности. И хотя и намного меньше, но всё равно очень много авто-
ров и книг составили мировую, общепланетного значения и влияния лите-
ратуру. Всех и не прочтёшь и даже не узнаешь. Но я достаточно прочёл и
узнал, чтобы иметь право сказать: из всех литератур мирового значения
превыше прочих советская в лице лучших своих представителей, а в её
составе среди множества отрядов особо важна детская, а в ней - три ко-
миссара детской литературы - Гайдар, Кассиль и Крапивин.
Я - историк от природы, таким запрограммирован, для меня любой
письменный документ - исторический источник. И читаю я всё, что попа-
дается под руку, но гоняюсь с целевым назначением для установки на
свои книжные полки - не за всем, а за книгами, стоящими того. За кни-
гами Крапивина гоняюсь с первого дня знакомства с его творчеством. Чи-
таю и перечитываю, каждый раз испытывая наряду с наслаждением чисто
эмоциональным наслаждение познания, понимания и делания выводов, необ-
ходимых для человечества, а мне пришлось именно такие выводы делать,
когда я уразумел (десяти лет отроду), что в моей лучшей в мире стране
творится чудовищно-страшное, что её пожирают изнутри всё более плодя-
щиеся двуногие, коих уже не в силах сдержать выбитые Сталиным, Гитле-
ром и удушаемые Хрущёвым, Брежневым и их преемниками советские люди. А
первое, не разумом, а чувством усвоенное в этом направлении, было,
повторяю, с десяти лет - в 1948 году, мы с Крапивиным погодки.
Не сразу я дошёл до сформулирования подчёркнутой выше мысли, а ког-
да дошёл - не сразу уразумел, что искать доброго и умного вождя, под
знамя которого приду с другими и под водительством которого мы с бедой
справимся, - поздно, что нужно самому делать всё, что только можно, и
искать таких же, делающих. И когда я узнал о Крапивине и крапивинцах,
то порадовался от души, как радуется воин разбитого войска, увидев,
что где-то ещё вьётся свой флаг и кто-то ещё отбивается, что есть на-
дежда с ними соединиться, выстоять и потом либо перейти в наступление
самим, либо передать свою веру и надежду, любовь и ненависть тем, кто
неминуемо пойдёт по нашей дороге - чтобы не наткнулись на те минные
поля и волчьи ямы, где гибли наши, чтобы не поверили тем, кто стрелял
нам в спину и стравливал нас между собой. Мы, советские люди, часть
всемирного суперэтноса землян-коммунаров, на своём участке фронта по-
терпели поражение. Но люди нашей мутации - те, для кого чужая боль
больнее своей, кто болен чужой бедой и голоден чужим голодом, кто ля-
жет костьми ради того,
...чтобы Земля, как сад благословенный,
произвела людей, а не скотов,
чтоб шар земной помчался по Вселенной,
пугая звёзды запахом цветов...
(М.Анчаров)
- эти люди есть и будут, и они должны знать о пройденном нами,
дальше всех прошедшими, больше всех испытавшими... Если они не будут
этого знать - погибнут и они, а с ними и вся планета, именно так - в
лапах расплодившихся людишек и нелюдей созданная людьми гигантская си-
лища не то что способна погубить жизнь разумную и даже не только вся-
кую жизнь до последнего микроба, но именно всю планету разнести в об-
лако пыли и щебня, как было, судя по всему, с Фаэтоном на той орбите,
меж Марсом и Юпитером, где основная масса астероидов базируется.
Само собой, что архивы наши дойдут до них не полностью и с запозда-
нием. А если и дойдут, то осмыслить их, читая только в них содержащие-
ся документы, всё равно не удастся. Одним из великих открытий Льва Гу-
милёва является его способ использования художественной литературы как
исторического источника. Она отражает сознание авторов и их персона-
жей, она сообщает - что в данное время было идеалом, что было стерео-
типом поведения, как они расходились, как они менялись. Она сообщает,
какими были для современного ей общества ответы на вопросы "что такое
хорошо и что такое плохо?", "кем быть?", "что делать?" и "кто вино-
ват?" - а знание ответов на эти вопросы делает человека комиссаром, в
отличие от знания попа или политрука, замполита, знающих - что велено
отвечать на такие вопросы вышестоящим начальством.
Уже первая попавшая мне в руки крапивинская книга показала мне, что
я вышел на ученика Стругацких, который подобно им, введшим психологи-
ческую прозу в жанр фантастики, ввёл её в детскую литературу. Именно
ученика этой удивительной пары, в сумме своей бывшей чем-то более
крупным, чем даже ведущий в той упряжке Аркадий Натанович. Был прямой
намёк в "Баркентине с именем звезды", позже я нашёл и другие, при зна-
комстве с А.Н.Стругацким узнал об их дружбе с Крапивиным, но почувс-
твовал уже с первого раза. И стал искать , и понял, что вновь советс-
кая детская литература обрела комиссара - после гибели Гайдара и после
мимолётного взлёта на этот уровень Кассиля.
Но подобно тому, как Аркадий Натанович открестился от знания тех
фактов истории, без которых, мне казалось, немыслимо было написать
"Трудно быть богом" (а позже я нашёл подтверждения этому незнанию в
его предисловиях к книгам других фантастов), - так и Крапивин, получив
мою работу "Три комиссара детской литературы", сказал по телефону, что
в мыслях у него не было тех выводов, которые я делаю из его книг. И
пришлось ему напомнить слова Добролюбова из статьи "Тёмное царство" в
части III этой статьи: "...Мы уже замечали, что общие идеи принимают-
ся, развиваются и выражаются художником в его произведениях совершенно
иначе, нежели обыкновенными теоретиками. Не отвлечённые идеи и общие
принципы занимают художника, а живые образы, в которых проявляется
идея. В этих образах поэт может, даже неприметно для самого себя, уло-
вить и выразить их внутренний смысл гораздо прежде, нежели определит
его рассудком. Иногда художник может и вовсе не дойти до смысла того,
что сам же изображает; но критика и существует затем, чтобы разъяснить
смысл, скрытый в произведениях художника, и, разбирая представленные
поэтом изображения, она вовсе не уполномочена привязываться к теорети-
ческим его воззрениям". Однако - получается, что даже такие несомнен-
ные гении ухитряются быть инстинктивными, а не сознающими суть описы-
ваемого ими. А следовательно - необходимо издавать их книги с приложе-
нием разбора их современными добролюбовыми. Или хоть цукерниками - в
нашем случае. Кто с нашей трактовкой не согласен - пиши и присылай
свою. Но я убеждён, что сделать из работ Крапивина, рассмотренных мною
в упомянутой работе иные выводы просто невозможно. Как не мог упомяну-
тый в "Дорогих моих мальчиках" несун с фабрики, официально производив-
шей детские кроватки, собрать из вынесенных им деталей что-нибудь
иное, кроме всё время получавшегося пулемёта. А выводы подтверждают
подчёркнутое мною на первой странице данной рукописи. Описывая взаимо-
действие мира детей и подростков с миром взрослых, Крапивин год за го-
дом всё более и более точно описывал болезни, поразившие мир взрослых
и страшное влияние получавшегося в итоге человеческого брака на мир
детей. Само собой, что писал он всё же о тех детях, которым посчастли-
вилось выстоять в схватке со злом, причём я отмечал, что другие - не
крапивинские персонажи - в данных случаях несомненно потерпели бы по-
ражение. И я делал вывод, что Крапивин учит своими книгами читателей
своих - как выстоять и победить в сходных условиях. Более чем вероят-
но, что читавшие его книги ребята и в самом деле оказывались такими
орешками, о которые ломали зубы противники. Во всяком случае последний
слёт пионеров в Артеке показал, что есть у советских людей порох в по-
роховницах и что порох этот - крапивинского производства. Но вот у
взрослых с порохом дела обстояли хуже, и они допустили такое, чего на
упомянутом артековском слёте детьми допущено не было. Возможно, читай
они Крапивина, Стругацких, Ефремова, Анчарова и их соратников-писате-
лей, а также всплывшие после Двадцатого съезда из небытия, но так и не
дошедшие до массового читателя книги писателей и журналистов, критиков
и теоретиков досталинской эпохи, которые прочёл к своему счастью я, но
которые до наших взрослых не дошли (из-за малых тиражей, да и те были
припрятаны или загнаны туда, где их не могли понять - как был, напри-
мер, весь тираж полного собрания Чаадаева целиком отправлен на Чукот-
ку, а 15-тысячный тираж 4-х-томника М.Н.Покровского был придержан до
уценки и более ни одна его работа не издавалась).
Книги Крапивина всё же выходили, но пропаганды за чтение их для
взрослых я не встречал, а критические статьи были предельно легковесны
или же враждебны. И взрослые его почти не знали, даже в Москве.
Потребовалось падение "советской власти", чтобы вышли, наконец,
сначала шеститомник Крапивина в екатеринбургском издательстве "91",
почему-то названный девятитомником, а потом начал выходить многотомник
нижегородского издательства - с тиражами тоже не очень-то крупными
(100 и 50 тысяч) - для одной России и то капля в море, а ведь читали
его и дети других республик СССР. Ну что же, лиха беда начало. И если
эти издания окажутся первыми ласточками массового знакомства с твор-
чеством Крапивина, то кто может поручиться, что не поумнеют и взрослые
читатели его книг в нужном для действия количестве? Бывало же, что на-
писанное в огненное время произведение зажигало души людские через де-
сятилетия и века, а Владислав Петрович писал и пишет в годы, когда
рухнула великая страна, но ещё не утрачена надежда даже здесь, на ут-
ратившей имя земле "бывшего СССР", а товарищи наши за рубежом (земля-
не-коммунары) вне всякого сомнения ведут сейчас расследования всех
обстоятельств нашего поражения. И работы Крапивина для них могут ока-
заться Особенно, если к ним будет приложена моя работа о "Трёх комис-
сарах детской литературы". Другой такой нету, к сожалению, и я имел
счастье столкнуться с человеком, читавшим ходящую по рукам копию этой
работы - кому-то показалось нужным её перепечатать, а ведь 305 стра-
ниц, что ни говори.
Кстати, вышедшее опять-таки после падения "советской власти" собра-
ние сочинений Стругацких было снабжено примечаниями бывшего друга
семьи, но лютого врага идей коммунизма, а потому читателям впрыснута
порция яда. Но не этой моське облаять того слона, каким является сово-
купность творчества Стругацких. Когда ещё только начала выходить "Не-
зависимая газета", её редакция имела неосторожность попросить Стругац-
ких написать статью - целый лист отвела в номере 3. И названа эта
статья, помнится, "Дайте нам другую такую идею". И прямо сказано, что
другой такой идей нет. А что есть? В "Синем городе на Садовой" описан
чудесный священник отец Евгений, ушедший в религию после участия в Аф-
ганской войне. Я спросил Владислава Петровича в телефонном разговоре
как ему мыслится будущее отца Евгения в церкви, имеющей митрополи-
та-антисемита Иоанна Санкт-Петербургского и Ладожского? Как должен та-
кой пастырь реагировать на Иоанна и как то руководство православной
церкви, которое и глазом по этому поводу не сморгнуло, отнесётся к та-
кому священнику, как отец Евгений? Кстати, не так уж часто я ездил по
Ярославской дороге между Пушкино (близ которого был убит Александр
Мень) и Москвой - раз в месяц, не чаще, но трижды имел разговор с по-
путчиками, убеждённо говорившими, что убит он был по приказу "князей
церкви", который "еврей-поп" на уровне святого подвижника вовсе не
требовался. Из этой троицы собеседников, кстати, двое были вполне с
этим согласны. Жалели покойного, но - "не стоило жиду в православие
лезть, не место ему там и всем вам у нас тоже не место..." Так что ре-
лигия идею коммунизма не заменит. А что ещё? Демократия? Требует демо-
са. А его нет, демос - это полносоставный народ, так сказать, просток-
ваша с несожранной ещё сметаной. Сняты верхние слои - и нет демоса,
есть охлос, сыворотка с плавающими хлопьями. Демократия требует обяза-
тельной идеи, иначе она обернётся гибелью скорее скорого. Западные де-
мократии таковыми почти что и не были, почти не являются таковыми и
сейчас - просто им удалось избежать лютых гражданских воин в конце
первой мировой, а вторую для них выиграли мы. В итоге они не потратили
свой человеческий фонд столь серьёзно, как мы, и в итоге не так расче-
ловечились. Но и очеловечиться так, как это удалось нам после Ок-
тябрьской революции, они не смогли, а потому и удержаться на достигну-
том уровне не смогут. "Западная цивилизация", если предоставить её се-
бе, загремит в могилу ещё более страшно, чем это случилось у нас. На-
дежда только на людей, одухотворённых идеей, а другой идеи - нет. Но
вот у нас сейчас "экологические ниши" с надписями на дверях "комму-
низм" и "советская власть" находятся в руках оборотней типа Зюганова,
Ампилова и им подобных. Что же делать? Выводить заново ответы на ко-
миссарские вопросы, отталкиваясь от прошлого. А восстанавливать это
прошлое - по отражающему его в вечность зеркалу книг советских авто-
ров, в том числе и Крапивина в немалой степени. Поэтому членам крапи-
винского клуба следует всячески пропагандировать творчество Владислава
Петровича и - ежели нет пока других серьёзных работ о том творчестве -
всячески пробивать в печать мою работу о нём. За гонораром не гонюсь,
писал не ради него, ради дела. Кстати, 305 страниц на машинке - это не
так уж много, не брошюрка, но и не слишком толстый том. И уверен, что
в том же Новосибирске найдутся типографские мощности и бумага - ска-
жем, из типографского "срыва" - если предложить типографщикам всю при-
быль от первичного издания и суметь поднять нынешних ребят-школьников
и бывших читателей-почитателей Гайдара, Кассиля и Крапивина на расп-
ространение, чтобы не прогорели печатающие. Я, который вынужден рабо-
тать одиночкой, не имею сил и времени на это, а клуб, что ни говори,
это сила. Другое дело, что из тех, с кем мне довелось по клубной линии
столкнуться, пока что не нашлось единомышленников. Разный у нас подход
к творчеству Крапивина и вообще к жизни. По-разному нас "клевал жаре-
ный петух" и в разные места. Но сейчас, когда гибель грозит не только
нам, а мы в силу обстоятельств оказались владеющими оружием, потребным
для спасения, стоит товарищам крапивинцам призадуматься.
Если что-то смогу у себя в Москве - а я свои попытки продолжаю не
только "на крапивинском фронте" - это будет моим вкладом, но начать с
крапивинской темы мне нельзя, я сейчас пробиваю в печать "Житие свято-
го Северина", тоже предельно нужную человечеству вещь, о человеке, ко-
торый в 453 - 482 годах возглавил борьбу населения последнего незатоп-
ленного ещё варварским океаном островка уходившей в небытие римской
"атлантиды" - Норика (нынешняя Австрия к западу от Вены и к югу от Ду-
ная) и посмертно сумел эту борьбу завершить. Я уверен, что он в Бога
не верил, что "работал он под святого", но дело его оказалось поистине
свято, а потому и память о нём до нас дошла, хотя и искажённая. Мне
удалось её расшифровать. Моё "явление народу" имеет большие шансы в
случае публикации сначала работы о Северине. А в ваших руках,
друзья-крапивинцы, "Три комиссара" и стастраничная "Люди всех стран,
соединяйтесь!" Вот об их издании и подумайте.
А выйдут сами по себе "Три комиссара" - возрастёт и спрос на книги
Владислава Петровича, а каково их значение - сказано выше.